Подобравшись на расстояние, достаточно близкое, чтобы более или менее различать детали, Котаро признал в таинственном ночном всаднике Фрэю, шпиона из Джоишиши. Похоже, она кого-то ждала, но кого? И тут Кацуру пронзила, словно вражеская стрела, страшная догадка: девушка предвкушала встречу с ним. Открытку с признанием в любви прислал вовсе не Гинтоки – это Фрэя, боясь, что, узнав о её чувствах, предводитель повстанческого движения не явится на встречу, подписалась чужим именем. Именно этого Котаро всегда опасался, и именно по этой причине считал и говорил, что девушки не должны становиться членами Джои. Конечно, не раз он слышал россказни о том, что после нескольких месяцев без женщин в любом мужском коллективе, будь то армия или закрытая школа, невольно процветает содомия. Но ни во времена войны с аманто, ни в нынешнем Джоишиши ничего подобного не было, посему глупым слухам Кацура не верил. А вот девушки вполне могли случайно влюбиться в своего командира или другого участника группировки. Неужели чутьё, никогда не подводившее Котаро, все-таки, подвело, и Фрея, исключение из правил, единственная, не считая Элизабет, женщина в Джои, теперь станет не меньшей проблемой, чем Шинсенгуми? Размышляя в таком ключе, человек-идея, не скрываясь более, решительным шагом направился к всаднице с целью прочитать ей отповедь, как Онегин Татьяне, и в глубине души надеясь, что она будет слушать так же: «едва дыша, без возражений».
Норико, конечно, хороший человек, но они не созданы друг для друга. Когда Джои одержат победу над аманто, Кацура станет народным героем и обзаведется множеством поклонниц… В ярких красках он представил, как идет по улице освобожденного Эдо, сопровождаемый ликованием народных масс, и дамы, восторженно восклицая, бросают ему под ноги лепестки сакуры. А Гинтоки, оставшийся не у дел из-за того, что в свое время воротил нос от Джоишиши и отвергал любое предложение вступить в их стройные ряды, печалится где-то за бутылкой саке и во всех мировых бедах по обыкновению винит свои кудри. Но Кацуре не до него, и даже не до толпы восторженных поклонниц. Он оставляет шумный город и уходит подальше от всей этой суеты, туда, куда зовет его сердце. И там, среди двухмерных гор, утопающих в таких же двухмерных облаках, как на японских гравюрах, встречает Её. Ту-Самую-Единственную. Она, такая миниатюрная и хрупкая, в кимоно и с зонтиком в руках, стоит к нему спиной под цветущим деревом сакуры. Вот она вздрогнула, едва заслышав шаги новоявленного героя нации. Сейчас, сейчас она скажет, что все это время ждала только его. А Котаро ответит ей взаимностью. И вот, наконец, Та-Самая-Единственная, не в силах больше молчать, произносит:
-Ага! Пришёл таки! Я вам капитан, за такие шутки, готова голову открутить!
В момент исчезли и горы, и двухмерные облака, как с японских гравюр, и Гинтоки, и Та-Самая-Единственная, на смену всему этому снова пришли ночь, заброшенный завод, Элизабет, Тиеру и Фрэя, да ещё и со столь возмутительными заявлениями. Про какие шутки глаголет рыжая, Котаро мог только догадываться, и догадка его посетила не самая приятная: их подставили. Шинсенгуми решили собрать всех Джои в одном месте, чтобы одним махом избавиться от них, и с этой целью разослали всем открытки. Сия версия всем была хороша, и даже нравилась Кацуре более предыдущей: копов-то он на раз уделает, чай, не впервой, а с влюбленными шпионками всё куда сложнее. Но списывать со счетов первый вариант не стоило, так как пока все факты, кроме возмущения Фрэи, говорили в его пользу. Если это – подстроенная Шинсенгуми ловушка, то как они узнали адрес почтового ящика Джои и где тогда, черт подери, остальные члены группировки?!
- О каких шутках ты говоришь? – серьезно спросил Кацура, подходя ближе, с явным намерением начать свою отповедь. – Разве можно шутить с этим? – интонационно выделив последнее слово, закончил он и огляделся по сторонам: на случай, если это, все же, ловушка и где-то здесь затаились мусора.